Владимир Мартыненко, доктор политических наук, профессорPERICULUM IN MORA*Банковский надзор и закон о страховании вкладов в России contra гражданского обществаЖурнал «Наука. Культура. Общество.», №2, 2005, стр.341ВведениеНенадлежащее страхование или «Много на себя брать, но мало отдавать»Антибухгалтерский «надзорный подход» в исполнении «ненадлежащего» Центрального банкаНенадлежащее определение ненадлежащих активовНенадлежащее исполнение«перевыполнение» федерального закона «О Центральном банке РФ (Банке России)» Закон как дышло, куда «ЦОБ, ЦОБЭ, ТПР-Р-РУ!» туда и вышлоНенадлежащее использование инструментов банковского надзора «Средства у нас есть, у нас ума не хватает»Ненадлежащее понимание бухгалтерского учета, «Переворот в мозгах из края в край» или «Мастер класс ЦЭБЭ»: Как из убытков настрогать прибыльНеадекватное понимание своих прав и обязанностей, или Новый способ отъема денег и перераспределения собственностиКапкан для банков и торфяной пожар для экономикиВместо заключенияВместо заключения | |||||||||||||||||||||||||||||
Ф.М. Достоевский «Бесы» | |||||||||||||||||||||||||||||
При больной банковской системе всегда будет оставаться больной и Россия. Как липкая паутина, опутывают жителей нашей страны «роковые тайны» Банка России. «Страшные и пугающие слухи» как «нечто неясное и неизбежное» вторгаются в быт обывателей, сеют неуверенность и подозрения. «Тайны, секреты! Откуда у вас вдруг столько тайн и секретов явилось!», восклицает в недоумении Степан Трофимович Верховенский, герой «Бесов» Достоевского. Тайна прошлого, тайна брака, тайна семьи, тайна убийства держат в тисках едва ли не каждого персонажа романа. Всякое слово двусмысленно, всякое действие с двойным дном, и всякий человек вовсе не тот, за кого себя выдает. «Это город тайн», записал Достоевский в черновых материалах к роману. Перефразируя Достоевского можно сказать «Банк России скопище тайн». В своих работах мы хотим приоткрыть тайные завесы над «неизвестной политикой Банка России». Права, когда, наконец, тайна «объявляется» или сама «выходит наружу», люди часто с ужасом шарахаются от правды, горестно восклицая: «Это не то, нет, нет, так не может быть!». Но когда из тайных события превращаются в явные, они обнаруживают свое истинное лицо; «с хохотом и визгом» изнаночный бесовский мир выдает свои секреты. И тогда помолвка оборачивается трескучим скандалом, именины сборищем заговорщиков, «праздник гувернанток» разбоем и пожаром, «роковая страсть» разлукой и гибелью, «последняя надежда» гримасой отвращения и петлей, а хороший с виду закон становится в руках приличных с виду работников действенным коррупционным инструментом. Не только люди, но и события бывают ряжеными. Они только притворяются благопристойными и приличными, однако под видом одного происходит совсем другое, под личиной дозволенного таится запрещенное, под маской легального совершается подпольное. Мир испорченный и отравленный, с плотной и густой атмосферой тайн, с событиями-оборотнями и людьми-ряжеными порождает тайных эмиссаров власти ревизоров, соглядатаев, шпионов. Соблазн злоупотребления самозваной властью в «Банке тайн» чрезвычайно велик и легкодоступен достаточно воображения и ловко пущенной в ход сплетни. Обаяние секретных поручений, особых полномочий, приватных связей в Банке России действует неотразимо; иллюзия «высоких сфер», «заграничных комитетов», «непрерывных заседаний», «бесчисленных разветвлений» и «центральных бюро» смущает даже и нелегковерных. Микроб самозваной власти, пусть и совсем незначительной, кружит голову, и «самозванческая мелкота» «мелкие бесы» любой ценой стремится узаконить свой статус, укрепиться в новом качестве, удостовериться в надежности полномочий вышестоящего. Поэтому представление о Банке России как об эмиссаре с высоким мандатом, го своего роде финансовом гуру, «как-то сразу укоренилось и, натурально, льстило» всему обществу. Хотя на поверку оказывается, что Банк России это капище невозмутимых мудрецов. Их главный ритуал упорное ожидание бесплатного чуда. И, как всегда бывает в этих условиях, оплачивает это беззаботное сытое ожидание никогда не наступающего чуда все население страны. Болезнь русской личности, слабость и неопределенность пределов, ею занимаемых, легкость, с какой душа человека вытесняется из круга своего бытия, эти основные черты российского самозванства проявились в «Бесах» Достоевского с поистине неистощимым разнообразием вариантов. Вряд ли можно назвать другое подобное произведение, даже и у Достоевского, где слабость и неопределенность пределов, занимаемых человеком, были бы столь значительны. Рамки бытия персонажей «Бесов» непросто слабы и неопределенны, они попросту фиктивны. Статус человека зыбок и крайне неустойчив; с большим трудом и лишь очень условно можно говорить о героях «Бесов», кто они. Видимость некоего положения, вывеска, под которой многие из них живут и «что-то там делают», меняется от ситуации к ситуации; и даже тот, кто настойчиво пытается уяснить свой статус, испытывает серьезные затруднения. В тех случаях, когда статус человека определен его профессией или службой (Кириллов -инженер, строитель мостов, Шатов помощник приказчика у купца, Липутин губернский чиновник, Лямшин почтмейстер, Виргинский и Хроникер мелкие конторские служащие и т.п.), служба, равно как и «присутственное место», также оказывается фикцией, ибо люди пребывают вне круга казенных обязанностей во все время своего романного существования. Не осознавая всей полноты своей ответственности, чиновники Банка России, как и герои «Бесов» сосредоточены на неких «сокровенных» планах, захвачены своими материальными сиюминутными потребностями, одержимы подпольными идеями. Борясь то за сохранение своих, то за разоблачение чужих тайн, они с необыкновенной легкостью втягиваются во всевозможные интриги, обманы и преступления. Подпольная деятельность приобретает профессиональный характер, полулегальное существование порождает манию «чужого статуса»: законность и видимость законности это не одно и тоже. Человек выдает себя не за того, кто он есть, и стремится к несвойственной для него роли; участвуя в событиях, которые имеют второй, изнаночный смысл, он присваивает не принадлежащую ему власть. Имитация института коммерческих банков ударный пункт программы Банка России. « Надобно, чтоб они были ну, а с другой стороны, надо, чтоб их и не было. Все судя по взгляду правительства. Выйдет такой стих, что вдруг учреждения окажутся необходимыми, и они тотчас же у меня явятся налицо. Пройдет необходимость, и их никто у меня не отыщет» декларация губернатора Лембке. Если бы руководство Банка России было бы с нами откровенным, то мы, скорее всего, услышали бы подобные слова из его уст по отношению к российским коммерческим банкам. «Бесовская» власть Центрального банка, Власть Центрального банка «в законе», равно как и самозванцы, рвущиеся к власти, создают идеологический миф, который должен обосновать все властные притязания туманом надзорной неопровержимой законности, а всю ответственность за недостатки и экономические провалы своей политики возложить на «плохих», «нерадивых», «карманных», «промывочных», «дутых» и т.д. коммерческих банков, провоцируя все общество (по видом борьбы с ними) фактически на борьбу с собственными сбережениями, возможностями и условиями собственной самореализации, которые призвана предоставлять кредитно-банковская система. Но даже политическая власть должна, наконец, понять, что любой провокатор так или иначе, рано или поздно выйдет из-под контроля. Любую деятельность, находящуюся за пределами морали и экономической целесообразности, невозможно поставить рамки. Провокатор, предавший, и не раз, одну сторону гражданское общество, обязательно предаст и другую Государство. Услуги провокатора всегда стоят дорого, и их очень трудно контролировать. Но главное никогда нельзя рассчитывать на его верность и порядочность. Привычное стремление к имитации и маскараду власти надзора, к бутафории и фикции в институтах управления банковским сообществом имеет в своей основе одну серьезную причину. Как известно, «сомнительная законность» законной власти всегда порождает злоупотребление силой со стороны власти, не имеющей никакой другой идеи, кроме сохранения собственного статуса и благополучия. Власть случайных людей, доставшаяся им путем интриг и мошенничеств, стремится узаконить свое положение любыми средствами, поэтому произвол со стороны аппарата власти выступает как способ «самозащиты» в целях «удерживать» недоверие и сомнение общества в ее допустимых пределах. «Но еще важнее другое. Социальная утопия с репутацией догмы такой представляется программа реформирования банковской системы России в «Бесовском» авантюрном дофеническом42 исполнении Банка России этакий зловещий симбиоз полтергейста и бравурного «Марша идиотов»43. «Идеологическое своеволие» Банка России проявляется в провозглашении им себя единственным носителем истины, в политической программе переделки банковского сектора «по новому штату» без необходимости предоставления обществу гарантий ее экономической состоятельности; аморальность деятелей, готовых самозвано присвоить себе право распоряжаться чужой собственностью, объявлять «счастьем» вкладчиков и кредиторов уничтожение их средств и сбережений в ликвидируемых банках, образует некий изначальный дефект того теоретического фундамента, который положен в основу социального проектирования банковской реформы. Для нормального функционирования банковской системы России требуется «излечить» как Центральный банк от дискордантности44 и наркотической зависимости безответственности, так и общество от галлюцинаций и «халявно»-утопических мечтаний. Благодаря экономической утопии и догмам, принимаемым на веру, наше представление о банковском сообществе, извращенное еще и «неблагоразумным» надзором, настраивается на мифологический лад авантюристов от власти45. В результате процесс канонизации и клиширования «дремучих» догматов из «утопического набора» инструментов денежной политики «ненадлежащего» центрального банка зашел уже слишком далеко. Настолько далеко, что практически перешагнул «точку невозврата». Periculum in mora. |