В ста­тье обос­но­вы­ва­ется необ­хо­ди­мость фило­соф­ского пере­осмыс­ле­ния кон­цеп­ции соци­аль­ного раз­ви­тия, а также под­хо­дов к опре­де­ле­нию стра­те­ги­че­ских задач, функ­ций и эффек­тив­но­сти дея­тель­но­сти госу­дар­ства. Подчер­ки­ва­ется важ­ность изме­не­ния ракурса зре­ния на есте­ственно-исто­ри­че­ские про­цессы и зако­но­мер­но­сти фор­ми­ро­ва­ния прав и обя­зан­но­стей чле­нов обще­ства. В кон­тек­сте реше­ния фун­да­мен­таль­ных про­блем соци­аль­ного раз­ви­тия рас­кры­ва­ются усло­вия и пред­по­сылки для фор­ми­ро­ва­ния в обще­стве таких пра­во­вых отно­ше­ний, кото­рые были бы по пре­иму­ще­ству наце­лены на обес­пе­че­ние соци­аль­ного развития.

The article makes the case for philosophical rethinking of the concept of social development, as well as approaches to the definition of the strategic objectives, functions and performance of the State. The author emphasizes the importance of changing perspective on the historical process and patterns of public rights and duties. Addressing the fundamental problems of social development he reveals the conditions and preconditions for the formation in the society of legal relations, which are mainly aimed at achieving so­cial development.

ключевые слова: госу­дар­ство, денеж­ная поли­тика, кре­дит­ные отно­ше­ния, право, соци­аль­ная поли­тика, соци­аль­ное раз­ви­тие, соци­аль­ное страхование.

key words: Government, monetary policy, credit relations, law, social policies, social development, so­cial security.

 

Процесс соци­аль­ного раз­ви­тия — усло­вие реа­ли­за­ции эмпи­ри­че­ски неопре­де­лен­ной вели­чины раз­но­об­раз­ных физи­че­ских и интел­лек­ту­аль­ных воз­мож­но­стей, зало­жен­ных в чело­веке (как инте­граль­ном поня­тии, вклю­ча­ю­щем спо­соб­но­сти раз­лич­ных инди­ви­дов). Он нахо­дит свое отра­же­ние во все уве­ли­чи­ва­ю­щемся раз­но­об­ра­зии инди­ви­ду­аль­ных спо­соб­но­стей людей в рам­ках посто­янно раз­ви­ва­ю­ще­гося про­цесса раз­де­ле­ния труда. Понятие «соци­аль­ное раз­ви­тие» напол­ня­ется смыс­ло­вым содер­жа­нием только в слу­чае, если оно вклю­чает в себя при­ра­ще­ние и изме­не­ние соци­аль­ных свя­зей в направ­ле­нии боль­шего учета инди­ви­ду­аль­ных воз­мож­но­стей и спо­соб­но­стей каж­дого чело­века в обще­стве, появ­ле­ние новых и рас­ши­ре­ние круга ранее извест­ных сто­рон раз­но­об­раз­ной чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти, все боль­шее осо­зна­ние цен­но­сти каж­дой чело­ве­че­ской жизни.

Конечно, оста­ва­ясь на науч­ных пози­циях, в пол­ной мере отве­тить на вопрос, почему и зачем этот про­цесс про­ис­хо­дит, вряд ли когда-нибудь удастся. По край­ней мере, все попытки дать на него ответ при­во­дили лишь к появ­ле­нию новых рели­гий, соци­аль­ных и поли­ти­че­ских мифов, созда­тели кото­рых пре­тен­до­вали на «абсо­лют­ное» зна­ние, на позна­ние при­роды, смысла и цели чело­ве­че­ской жизни. Они назы­вали «искус­ствен­ным чело­ве­ком» госу­дар­ство, обще­ство или систему, наде­ляя их боже­ствен­ными или мифи­че­скими свой­ствами. Опреде­ляя в каче­стве цели чело­ве­че­ской жизни стрем­ле­ние к сча­стью или благу, хотя и по-раз­ному пони­ма­е­мому, авторы дан­ных тео­рий одно­вре­менно воз­ла­гали задачу обес­пе­че­ния чело­ве­че­ского сча­стья и блага на госу­дар­ство или обще­ство. Это при­во­дило к посто­ян­ному кон­стру­и­ро­ва­нию таких «иде­аль­ных» моде­лей госу­дар­ствен­ного и обще­ствен­ного устрой­ства, вопло­ще­ние кото­рых на прак­тике ока­зы­ва­лось несов­ме­сти­мым с прин­ци­пами соци­аль­ного раз­ви­тия, с усло­ви­ями, необ­хо­ди­мыми для рас­кры­тия воз­мож­но­стей и спо­соб­но­стей чело­века. Дело в том, что тео­ре­ти­че­ские выкладки, опи­сы­ва­ю­щие иде­аль­ное обще­ствен­ное устрой­ство, в явном или скры­том виде пред­по­ла­гают завер­ше­ние про­цесса раз­де­ле­ния труда. Но этот про­цесс, как и исто­рия чело­ве­че­ской жизни, не оста­нав­ли­ва­ется, рас­кры­вая допол­ни­тель­ные воз­мож­но­сти и спо­соб­но­сти людей, а вме­сте с тем и огра­ни­чен­ность абстракт­ных кон­цеп­ций соци­ально-поли­ти­че­ского устройства.

Разоча­ро­ва­ние в соци­аль­ных тео­риях, пре­тен­до­вав­ших на зна­ние зако­нов и путей постро­е­ния совер­шен­ного обще­ства, но запят­нан­ных резуль­та­тами опы­тов по их прак­ти­че­скому вопло­ще­нию, при­вело к появ­ле­нию пост­мо­дер­нист­ских кон­цеп­ций. Сторон­ники пост­мо­дер­низма в массе своей отри­цают нали­чие общих зако­нов обще­ствен­ной жизни, соци­аль­ной эво­лю­ции и саму идею соци­аль­ного про­гно­зи­ро­ва­ния. Они заяв­ляют о невоз­мож­но­сти выде­ле­ния какого-либо опре­де­лен­ного направ­ле­ния для про­ис­хо­дя­щих соци­аль­ных пере­мен. Одновре­менно дела­ется вывод об отсут­ствии потреб­но­сти и необ­хо­ди­мо­сти в раз­ра­ботке тео­рии и стра­те­гии соци­аль­ного раз­ви­тия. Широкое рас­про­стра­не­ние раз­лич­ных пост­мо­дер­нист­ских направ­ле­ний можно рас­смат­ри­вать в каче­стве про­яв­ле­ния кри­зиса усто­яв­шихся сте­рео­ти­пов «социо­ло­ги­че­ского мыш­ле­ния». Однако пред­ла­га­е­мая пост­мо­дер­ни­стами форма пре­одо­ле­ния или про­ти­во­дей­ствия нега­тив­ным явле­ниям в социо­ло­гии и обще­стве путем отказа от самой идеи раз­ра­ботки пол­но­цен­ной тео­рии соци­аль­ного раз­ви­тия не может не вызы­вать нега­тив­ной реак­ции. При таком под­ходе фак­ти­че­ски отри­ца­ется воз­мож­ность выра­ботки отно­си­тельно объ­ек­тив­ных кри­те­риев для оценки направ­ле­ний, функ­ций и резуль­та­тов дея­тель­но­сти госу­дар­ствен­ной вла­сти, что крайне необ­хо­димо для повы­ше­ния соци­аль­ной ответ­ствен­но­сти власт­ных струк­тур. Кроме того, те, кто пола­гает, что можно пре­не­бречь зада­чей раз­ра­ботки новой кон­цеп­ции соци­аль­ного раз­ви­тия, пред­ла­гая огра­ни­читься реше­нием кон­крет­ных соци­аль­ных про­блем, на самом деле часто дей­ствуют на базе преж­них идео­ло­ги­че­ских уста­но­вок, окра­шен­ных в вуль­гарно либе­раль­ные, соци­ально-дар­ви­нист­ские или марк­сист­ские полутона.

Научное осмыс­ле­ние резуль­та­тов дей­ствия зако­нов соци­аль­ного раз­ви­тия при­во­дит к пони­ма­нию, что рас­кры­тие чело­ве­че­ских спо­соб­но­стей ока­зы­ва­ется воз­мож­ным только при нали­чии вза­и­мо­дей­ствия людей, т.е. в обще­стве, при рас­ши­ре­нии и углуб­ле­нии раз­де­ле­ния труда между инди­ви­дами. Но одного такого пони­ма­ния ока­зы­ва­ется недо­ста­точно. За этой эмпи­ри­че­ски позна­ва­е­мой реаль­но­стью тре­бу­ется еще рас­по­знать допол­ни­тель­ную при­чину и базо­вое усло­вие соци­аль­ного раз­ви­тия. Эта при­чина заклю­ча­ется в том, что одни люди, обла­дая более высо­кими спо­соб­но­стями и реа­ли­зуя их на прак­тике, по соб­ствен­ной ини­ци­а­тиве стали делиться (даже не будучи свя­зан­ными тес­ными род­ствен­ными узами) резуль­та­тами своей дея­тель­но­сти (вклю­чая зна­ния и опыт) с дру­гими, удо­вле­тво­ряя их потреб­но­сти. От того, насколько в обще­стве осо­зна­ются и фор­ми­ру­ются пред­по­сылки для созна­тель­ного при­ня­тия инди­ви­дами такой пози­ции, от пони­ма­ния ее как есте­ствен­ной нормы соци­аль­ной жиз­не­де­я­тель­но­сти, во мно­гом зави­сели и зави­сят усло­вия раз­ви­тия чело­века и чело­ве­че­ства. На прак­тике ука­зан­ная норма соци­аль­ной жизни закреп­ля­ется тем, что за чело­ве­ком, кото­рый обес­пе­чи­вает резуль­та­тами своей дея­тель­но­сти удо­вле­тво­ре­ние чужих потреб­но­стей, есте­ствен­ным обра­зом может при­зна­ваться право тре­бо­вать удо­вле­тво­ре­ния своих потреб­но­стей за счет дру­гих людей.

Осозна­ние дан­ных обсто­я­тельств поз­во­ляет сде­лать сле­ду­ю­щие выводы. Никакое рас­ши­ре­ние и уве­ли­че­ние раз­но­об­ра­зия чело­ве­че­ских сил и спо­соб­но­стей не могло про­ис­хо­дить без фор­ми­ро­ва­ния в соци­уме той или иной формы кре­дит­ных отно­ше­ний, т.е. таких отно­ше­ний, при кото­рых одни члены обще­ства (будучи более силь­ными, лов­кими, сооб­ра­зи­тель­ными) предо­став­ляли дру­гим боль­ший объем услуг, чем полу­чали в обмен. В ответ они могли полу­чать лишь обя­за­тель­ства в виде при­зна­ния их прав как кре­ди­то­ров обще­ства. Понятие «кре­ди­тор», соот­вет­ственно, не должно, как это часто сего­дня прак­ти­ку­ется, огра­ни­чи­ваться узко эко­но­ми­че­ской интер­пре­та­цией. Этот тер­мин вклю­чает в себя глу­бо­кое соци­аль­ное содержание.

Необхо­димо, конечно, при­ни­мать во вни­ма­ние, что кре­дит­ные отно­ше­ния спо­собны при­об­ре­тать форму, кото­рая не столько сти­му­ли­рует, сколько тор­мо­зит соци­аль­ное раз­ви­тие. Имеются в виду такие отно­ше­ния, за кото­рыми скры­ва­ется созна­тель­ное стрем­ле­ние кре­ди­тора вос­поль­зо­ваться вре­мен­ной сла­бо­стью или затруд­ни­тель­ным поло­же­нием долж­ника, а не жела­ние содей­ство­вать более пол­ной реа­ли­за­ции его воз­мож­но­стей и спо­соб­но­стей (напри­мер, в обла­сти пред­при­ни­ма­тель­ской дея­тель­но­сти). Указан­ная форма харак­те­ри­зует появ­ле­ние «непол­но­цен­ных» кре­дит­ных отно­ше­ний — она близка, но не сов­па­дает по сво­ему зна­че­нию с тер­ми­ном «ростов­щи­че­ство». Под ростов­щи­че­ством, как пра­вило, пони­ма­ется (и одно­вре­менно далеко не все­гда обос­но­ванно осуж­да­ется) любая форма кре­дит­ных отно­ше­ний, кото­рая преду­смат­ри­вает предо­став­ле­ние денеж­ных средств под про­центы («в рост»). Между тем сам факт нали­чия в кре­дит­ных дого­во­рах усло­вия воз­врата денеж­ных средств с упла­той про­цен­тов еще не озна­чает, что такие кре­дит­ные отно­ше­ния не спо­соб­ствуют соци­аль­ному раз­ви­тию или что кре­ди­тор созна­тельно исполь­зует в своих эго­и­сти­че­ских инте­ре­сах вре­мен­ные труд­но­сти долж­ника. Возник­но­ве­ние «непол­но­цен­ных» кре­дит­ных отно­ше­ний на самом деле все­гда было обу­слов­лено появ­ле­нием у кре­ди­тора искус­ственно создан­ных и под­дер­жи­ва­е­мых моно­поль­ных при­ви­ле­гий, кото­рые, как пра­вило, обес­пе­чи­ва­ются с помо­щью насилия.

Анализ есте­ствен­ным обра­зом фор­ми­ру­ю­щихся норм соци­аль­ной жизни сви­де­тель­ствует, что именно кре­ди­то­рам обще­ства предо­став­ля­ются опре­де­лен­ные права и при­ви­ле­гии. Наделе­ние кре­ди­то­ров обще­ства такими пра­вами одно­вре­менно пред­по­ла­гает есте­ствен­ное при­ня­тие на себя долж­ни­ками соот­вет­ству­ю­щих обя­за­тельств. Такой под­ход поз­во­ляет отка­заться от рели­ги­озно-мисти­че­ского опре­де­ле­ния поня­тия «есте­ствен­ного права» (вклю­чая вопрос о пра­вах чело­века), осно­ван­ного на пред­став­ле­нии о том, что чело­век полу­чает ука­зан­ные права по фа­к­ту рождения.

На про­тя­же­нии почти всей исто­рии циви­ли­за­ции кон­цеп­ция есте­ствен­ного права как права, дан­ного Богом каж­дому чело­веку при рож­де­нии, при­ме­ня­лась и для целей сакра­ли­за­ции госу­дар­ства, и в каче­стве анти­тезы пози­тив­ного права, уста­нав­ли­ва­е­мого госу­дар­ствен­ными зако­нами. Основан­ная на ука­зан­ной кон­цеп­ции тео­рия госу­дар­ства как обще­ствен­ного дого­вора, пред­по­ла­гав­шая пере­дачу каж­дым чело­ве­ком своих есте­ствен­ных прав госу­дар­ству (в про­цессе орга­ни­за­ции граж­дан­ского обще­ства), до сих пор нахо­дит отра­же­ние в ряде дей­ству­ю­щих кон­сти­ту­ци­он­ных норм. Неизмен­ным оста­ется поло­же­ние, согласно кото­рому при про­воз­гла­ше­нии прав чело­века выс­шей цен­но­стью каж­дый отдель­ный чело­век (граж­да­нин) как пред­ста­ви­тель народа (граж­дан­ского обще­ства) может обла­дать лишь теми пра­вами и обя­зан­но­стями, кото­рые уста­нов­лены для него госу­дар­ствен­ной вла­стью. На прак­тике это выли­ва­ется в тот факт, что со сто­роны раз­лич­ных госу­дар­ствен­ных струк­тур выдви­га­ются лишь тре­бо­ва­ния к граж­да­нам отно­си­тельно соблю­де­ния ими обя­за­тельств, уста­нов­лен­ных вла­стью. Одновре­менно, при­ме­няя раз­лич­ные формы наси­лия, пред­ста­ви­тели госу­дар­ствен­ной вла­сти пыта­ются закре­пить за собой и при­бли­жен­ными соци­аль­ными груп­пами моно­поль­ные при­ви­ле­гии. В рам­ках либе­раль­ных кон­цеп­ций есте­ствен­ные права и сво­боды чело­века также трак­ту­ются как дан­ные свыше. Более того, если есте­ствен­ные права при­зна­ются за чело­ве­ком от рож­де­ния, то уста­нов­ле­ние обя­зан­но­стей чело­века отно­сится исклю­чи­тельно к пре­ро­га­тиве госу­дар­ства. При таком под­ходе неиз­бежно ока­зы­ва­ется, что госу­дар­ствен­ной вла­сти при­пи­сы­ва­ются если не боже­ствен­ные, то сверхъ­есте­ствен­ные мифи­че­ские пол­но­мо­чия. Не слу­чайно раз­лич­ные вари­анты либе­раль­ных док­трин, вклю­чая док­трину прав и сво­бод человека, неиз­менно демон­стри­руют нали­чие логи­че­ских про­ти­во­ре­чий, а госу­дар­ства — несо­блю­де­ние декла­ри­ру­е­мых прав чело­века на практике.

В обще­стве объ­емы прав и обя­зан­но­стей изна­чально фор­ми­ро­ва­лись в зави­си­мо­сти от вне­се­ния каж­дым кон­крет­ным его чле­ном соот­вет­ству­ю­щего вклада, спо­соб­ству­ю­щего раз­ви­тию и рас­кры­тию спо­соб­но­стей дру­гих людей. На прак­тике такой под­ход реа­ли­зу­ется через вполне доступ­ную пони­ма­нию норму соци­аль­ной жизни: если чело­век полу­чает удо­вле­тво­ре­ние своих потреб­но­стей за чужой счет, не предо­став­ляя ничего вза­мен, то у него воз­ни­кает есте­ствен­ная обя­зан­ность. И наобо­рот, за тем, кто на том или ином вре­мен­ном отрезке предо­став­ляет дру­гим резуль­таты своей дея­тель­но­сти (товары, услуги и т.п.), но не полу­чает вза­мен ничего, что может удо­вле­тво­рить соб­ствен­ные потреб­но­сти, есте­ствен­ным обра­зом при­зна­ются опре­де­лен­ные права. Таким обра­зом, соци­аль­ные отно­ше­ния могут быть зако­но­мерно рас­смот­рены также и под свое­об­раз­ным «кре­дит­ным углом ». Если не учи­ты­вать кре­дит­ную при­роду соци­аль­ных прав, то вопрос об объ­е­мах и источ­ни­ках прав граж­дан, кото­рые опре­де­ля­лись бы неза­ви­симо от норм поло­жи­тель­ного права, уста­нов­лен­ного силой вла­сти, как и вопрос о нор­мах поло­жи­тель­ного права, кото­рые не обу­слов­ли­ва­ются инте­ре­сами пред­ста­ви­те­лей вла­сти, не полу­чает раци­о­наль­ного решения.

При рас­смот­ре­нии обще­ства как формы вза­и­мо­дей­ствия людей соци­аль­ное раз­ви­тие может быть опре­де­лено как про­цесс посто­ян­ного поиска, нахож­де­ния и вос­про­из­вод­ства адек­ват­ной системы прав и обя­зан­но­стей чле­нов обще­ства, поз­во­ля­ю­щей под­дер­жи­вать их необ­хо­ди­мый баланс. Адекват­ной эта система ока­зы­ва­ется тогда и до тех пор, пока она спо­соб­ствует есте­ствен­ному рас­ши­ре­нию кре­дит­ных отно­ше­ний в обще­стве. Только в этом слу­чае обес­пе­чи­ва­ются усло­вия для рас­кры­тия воз­мож­но­стей и спо­соб­но­стей инди­ви­дов, что про­яв­ля­ется в рас­ши­ре­нии сво­боды их твор­че­ства, углуб­ле­нии раз­де­ле­ния труда и одно­вре­менно в укреп­ле­нии соци­аль­ной инте­гра­ции, повы­ше­нии уровня соци­аль­ной вза­и­мо­за­ви­си­мо­сти и соци­аль­ного партнерства.

Харак­тер и объ­емы есте­ственно воз­ни­ка­ю­щих прав и обя­зан­но­стей с неиз­беж­но­стью должны меняться по мере рас­ши­ре­ния обще­ства и сдви­гов в его струк­туре. Появле­ние есте­ствен­ного права у кре­ди­то­ров, вклю­чая при­зна­ние их права на власть, соб­ствен­ность и т.д., не могло и не может само по себе сохра­няться в тече­ние неогра­ни­чен­ного вре­мени. Это право в своем есте­ствен­ном (или спра­вед­ли­вом) зна­че­нии огра­ни­чено пери­о­дом, в тече­ние кото­рого резуль­таты дея­тель­но­сти кре­ди­то­ров спо­соб­ствуют реа­ли­за­ции чело­ве­че­ского потен­ци­ала, вклю­чая потен­циал той или иной формы орга­ни­за­ции соци­ума. Величина потен­ци­ала того или иного обще­ства про­яв­ля­ется в пре­дельно воз­мож­ном уровне раз­де­ле­ния труда и раз­ви­тия спо­соб­но­стей людей при дан­ной форме орга­ни­за­ции обще­жи­тия, при дей­ству­ю­щей системе уста­нов­лен­ных и под­дер­жи­ва­е­мых силой вла­сти (поло­жи­тель­ных) прав и обя­зан­но­стей. Между поло­жи­тель­ными и есте­ственно при­зна­ва­е­мыми пра­вами и обя­зан­но­стями неиз­бежно воз­ни­кают несо­от­вет­ствия. Когда ука­зан­ные несо­от­вет­ствия ста­но­вятся оче­вид­ными, в обще­стве полу­чают рас­про­стра­не­ние пред­став­ле­ния о том, что сло­жив­ша­яся система прав и обя­зан­но­стей не явля­ется спра­вед­ли­вой. Изначально вожди или ста­рей­шины родов и пле­мен должны были высту­пать в роли кре­ди­то­ров обще­ства. Данное обсто­я­тель­ство обес­пе­чи­вало есте­ствен­ное при­зна­ние их прав, а также осо­знан­ное под­чи­не­ние их тре­бо­ва­ниям со сто­роны дру­гих чле­нов обще­ства. Оно также при­вело к пред­став­ле­ниям о вождях как о «бла­го­де­те­лях» обще­ства. Однако при обра­зо­ва­нии более круп­ных чело­ве­че­ских сооб­ществ ситу­а­ция не могла не изме­ниться. Появле­ние госу­дарств с уста­нов­ле­нием обя­за­тель­ного порядка взи­ма­ния с граж­дан нало­гов и сбо­ров неиз­бежно при­во­дило к тому, что теперь члены обще­ства в рам­ках их вза­и­мо­от­но­ше­ний с пред­ста­ви­те­лями вла­сти ока­зы­ва­лись в роли кре­ди­то­ров, а госу­дар­ствен­ная власть — в пози­ции долж­ника. При такой «смене сто­рон» рас­смот­ре­ние госу­даря в каче­стве «бла­го­де­теля» обще­ства (источ­ника «общего блага») ока­зы­ва­лось руди­мен­том преж­них пред­став­ле­ний, кото­рые в изме­нив­шихся усло­виях могли исполь­зо­ваться только для того, чтобы вво­дить граж­дан в заблуж­де­ние. Полно­мо­чия госу­да­рей (кня­зей) не могли уже осно­вы­ваться на есте­ствен­ном при­зна­нии их прав как кре­ди­то­ров обще­ства. Поэтому источ­ники госу­дар­ствен­ной вла­сти и права стали выво­диться глав­ным обра­зом из божественных уста­нов­ле­ний. При этом под­дер­жа­ние пред­став­ле­ний о госу­даре и госу­дар­стве как источ­ни­ках общего блага при­во­дило к непра­во­мер­ным умо­за­клю­че­ниям отно­си­тельно функ­ций госу­дар­ствен­ной вла­сти и к лож­ному вос­при­я­тию пред­ста­ви­те­лями самой вла­сти своих обя­зан­но­стей. Естественно, что при углуб­ле­нии раз­рыва между иде­а­ли­зи­ро­ван­ным пред­став­ле­нием о госу­дар­стве и реально ощу­ща­е­мыми в обще­стве послед­стви­ями дея­тель­но­сти пред­ста­ви­те­лей госу­дар­ствен­ной вла­сти, кото­рые «общее благо» рас­смат­ри­вали исклю­чи­тельно через призму соб­ствен­ного бла­го­по­лу­чия, пери­о­ди­че­ски вос­про­из­во­ди­лась рево­лю­ци­он­ная ситуация.

Закреп­ле­ние за кре­ди­то­рами обще­ства опре­де­лен­ных прав про­ис­хо­дило в про­цессе ста­нов­ле­ния таких соци­аль­ных инсти­ту­тов как госу­дар­ство и деньги. Иными сло­вами, госу­дар­ство и деньги сле­дует рас­смат­ри­вать в каче­стве основ­ных соци­аль­ных инстру­мен­тов фик­са­ции и реа­ли­за­ции прав кре­ди­то­ров обще­ства. Условия и харак­тер после­ду­ю­щего функ­ци­о­ни­ро­ва­ния ука­зан­ных соци­аль­ных инсти­ту­тов при­вели, однако, к тому, что их базо­вый смысл начал созна­тельно зату­ма­ни­ваться, пред­став­ляться в извра­щен­ном свете, что и сего­дня накла­ды­вает свой нега­тив­ный отпе­ча­ток на их вос­при­я­тие в обще­ствен­ном созна­нии. Между тем соци­аль­ную основу права, госу­дар­ствен­ной вла­сти и денег невоз­можно в пол­ной мере понять, если не рас­смат­ри­вать эти кате­го­рии в каче­стве про­из­вод­ных от необ­хо­димо воз­ни­ка­ю­щих в обще­стве кре­дит­ных отно­ше­ний между людьми.

Заметим, что широко рас­про­стра­нен­ное сего­дня вебе­ров­ское опре­де­ле­ние сущ­но­сти госу­дар­ства как моно­по­лии на леги­тим­ное наси­лие на самом деле мало спо­соб­ствует адек­ват­ному пони­ма­нию основ­ных задач и целей госу­дар­ствен­ной дея­тель­но­сти. В сло­во­со­че­та­нии «леги­тим­ное наси­лие» сто­рон­ники такого опре­де­ле­ния сущ­но­сти госу­дар­ства обычно выде­ляют слово «леги­тим­ное», под­ра­зу­ме­вая под этим тер­ми­ном наси­лие, кото­рому люди под­чи­ня­ются доб­ро­вольно в виду при­зна­ния ими авто­ри­тета вла­сти. Однако, во-пер­вых, сохра­ня­ется вопрос о том, каким обра­зом на прак­тике авто­ри­тет вла­сти (реаль­ный или мни­мый) может под­дер­жи­ваться без при­ме­не­ния наси­лия и мани­пу­ли­ро­ва­ния обще­ствен­ным мне­нием. Во-вто­рых, исто­рия не знает при­ме­ров того, чтобы какая-либо орга­ни­за­ция или группа лиц в обще­стве, добив­ша­яся моно­по­лии на при­ме­не­ние силы (наси­лия), не рас­смат­ри­вала бы и не доби­ва­лась бы при­зна­ния этой моно­по­лии (по край­ней мере, на неко­то­рое время) в каче­стве леги­тим­ной. В этой связи само поня­тие леги­тим­но­сти при нали­чии у кого-либо моно­по­лии на наси­лие ока­зы­ва­ется более чем услов­ным. По сво­ему смыс­ло­вому содер­жа­нию леги­тим­ность моно­по­лии на наси­лие близка поня­тию «право силь­ней­шего», кото­рое, как и наси­лие, полу­чало свое обос­но­ва­ние и оправ­да­ние в той мере, в кото­рой явля­лось прин­ци­пи­аль­ным огра­ни­че­нием на при­ме­не­ние силы (наси­лия). Вместе с тем, как спра­вед­ливо отме­тил еще Ж.-Ж. Руссо, «право силь­ней­шего» может назы­ваться пра­вом только «в иро­ни­че­ском смысле», хотя «в дей­стви­тель­но­сти его воз­во­дят в прин­цип». Если пред­по­ло­жить, что право силь­ней­шего суще­ствует, то, как заме­тил Руссо, «в резуль­тате подоб­ного пред­по­ло­же­ния полу­чится только необъ­яс­ни­мая гали­ма­тья, ибо, если это сила создает право, то резуль­тат меня­ется с при­чи­ной, то есть вся­кая сила, пре­вос­хо­дя­щая первую, при­об­ре­тает и права пер­вой… Но что же это за право, кото­рое исче­зает, как только пре­кра­ща­ется дей­ствие силы? Если нужно пови­но­ваться, под­чи­ня­ясь силе, то нет необ­хо­ди­мо­сти пови­но­ваться, сле­дуя долгу, и если чело­век больше не при­нуж­да­ется к пови­но­ве­нию, то он уже и не обя­зан это делать». Руссо также под­чер­ки­вал, что «самый силь­ный нико­гда не бывает настолько силен, чтобы оста­ваться посто­янно пове­ли­те­лем, если он не пре­вра­тит своей силы в право, а пови­но­ве­ния ему — в обя­зан­ность» [Руссо 1998, Кн. I, гл. III]. Такого пре­вра­ще­ния ника­кая моно­по­лия на наси­лие сама по себе обес­пе­чить не может. При этом все рас­суж­де­ния о «пра­во­вом» госу­дар­стве также пови­сают в воздухе.

Если дей­ствия госу­дар­ствен­ной вла­сти должны согла­со­вы­ваться с пра­вом, т.е. быть спра­вед­ли­выми, то само опре­де­ле­ние права должно выхо­дить за рамки поло­жи­тель­ных зако­нов, уста­нав­ли­ва­е­мых госу­дар­ствен­ной вла­стью. Понятие «право» не может огра­ни­чи­ваться чисто юри­ди­че­ским его тол­ко­ва­нием, напри­мер, как сово­куп­но­сти норм и пра­вил пове­де­ния, в уста­нов­лен­ном порядке пред­пи­сан­ных соот­вет­ству­ю­щими орга­нами госу­дар­ствен­ной вла­сти. А смыс­ло­вое содер­жа­ние «спра­вед­ли­во­сти» и «неспра­вед­ли­во­сти» не должно сужаться до про­блемы пра­во­мер­ного тол­ко­ва­ния и при­ме­не­ния зако­нов, вклю­чая основ­ной закон госу­дар­ства — Консти­ту­цию. В про­тив­ном слу­чае полу­ча­ется, что любая власть, изда­ю­щая и уста­нав­ли­ва­ю­щая законы, по опре­де­ле­нию все­гда должна счи­таться спра­вед­ли­вой. Следо­ва­тельно, все рас­суж­де­ния о «пра­во­вом» госу­дар­стве как спра­вед­ли­вом госу­дар­стве, т.е. дей­ству­ю­щем в соот­вет­ствии с пра­вом, неиз­бежно ока­зы­ва­ются в пороч­ном кругу. Если даже под осно­ва­ние права или леги­тим­но­сти под­ве­сти так назы­ва­е­мую волю боль­шин­ства граж­дан (кото­рая на деле, как пра­вило, ока­зы­ва­ется фик­цией), то и в этом слу­чае мы не полу­чим ничего иного, как все то же «право силь­ней­шего», т.е. выве­де­ние права из силы. А резуль­та­том такого выве­де­ния, ока­зы­ва­ется, если исполь­зо­вать тер­ми­но­ло­гию Ж.-Ж. Руссо, «необъ­яс­ни­мая гали­ма­тья», кото­рая на прак­тике обна­ру­жи­ва­ется в круп­но­мас­штаб­ных фор­мах без­за­ко­ния: в повсе­мест­ной кор­руп­ции, в сра­щи­ва­нии госу­дар­ствен­ного аппа­рата и кри­ми­наль­ных струк­тур, в недее­спо­соб­но­сти судеб­ной вла­сти и т. д.

Государ­ство ока­зы­вает поло­жи­тель­ное воз­дей­ствие на соци­аль­ное раз­ви­тие лишь при усло­вии, что пред­ста­ви­тели госу­дар­ствен­ной вла­сти либо ока­зы­ва­ются в роли кре­ди­то­ров обще­ства, либо обес­пе­чи­вают плац­дарм для пол­но­цен­ного раз­ви­тия кре­дит­ных отно­ше­ний. С этим свя­зано то осо­бое зна­че­ние, кото­рое имеет уро­вень дове­рия в обще­стве пра­во­охра­ни­тель­ным орга­нам и суду, бан­ков­ской системе и день­гам. Наличие такого дове­рия, явля­ясь важ­ней­шим инди­ка­то­ром состо­я­ния обще­ства, высту­пает усло­вием суще­ство­ва­ния пол­но­цен­ных кре­дит­ных отно­ше­ний, одной из форм кото­рых явля­ется и меха­низм госу­дар­ствен­ного соци­аль­ного стра­хо­ва­ния. Обладая боль­шей без­опас­но­стью на слу­чай непред­ви­ден­ных или нега­тив­ных для них соци­аль­ных и иных изме­не­ний, члены обще­ства имеют более опти­ми­стич­ное миро­воз­зре­ние, боль­шую веру в соб­ствен­ные силы и спо­соб­ность ока­зы­вать необ­хо­ди­мую под­держку другим.

Как сви­де­тель­ствует исто­ри­че­ский и жиз­нен­ный опыт, такая уве­рен­ность — луч­шая мораль­ная атмо­сфера для соци­ально-эко­но­ми­че­ского раз­ви­тия, чем неуве­рен­ность и страх. Страх, как и любое наси­лие, конечно, могут побуж­дать людей к допол­ни­тель­ным уси­лиям. Но поло­жи­тель­ный эффект от этих уси­лий, если и будет, то только ско­ро­пре­хо­дя­щим, а нега­тив­ные послед­ствия ока­зы­ва­ются дол­го­вре­мен­ными. При этом страх и отча­я­ние куль­ти­ви­руют раб­скую пси­хо­ло­гию в обще­стве, кото­рое от этого ста­но­вится не более устой­чи­вым, а более хруп­ким, под­вер­жен­ным угрозе глу­бо­кого раскола.

Социаль­ное зна­че­ние и роль част­ной соб­ствен­но­сти также сле­дует оце­ни­вать в кон­тек­сте обес­пе­че­ния прав раз­но­об­раз­ных кре­ди­то­ров обще­ства. Кроме того, эффек­тив­ное функ­ци­о­ни­ро­ва­ние част­ной соб­ствен­но­сти пред­по­ла­гает обес­пе­че­ние наи­бо­лее пол­ной реа­ли­за­ции соб­ствен­но­сти чело­века на свою рабо­чую силу, физи­че­ские и умствен­ные спо­соб­но­сти (с уче­том полу­чен­ного обра­зо­ва­ния и про­фес­си­о­наль­ной под­го­товки) в рам­ках непре­кра­ща­ю­ще­гося про­цесса раз­де­ле­ния труда между чле­нами обще­ства. Любая форма част­ной соб­ствен­но­сти все­гда явля­лась и явля­ется про­из­вод­ной от соб­ствен­но­сти чело­века на свою рабо­чую силу (физи­че­ские, умствен­ные, орга­ни­за­тор­ские спо­соб­но­сти и так далее). При этом право част­ной соб­ствен­но­сти полу­чает широ­кое соци­аль­ное при­зна­ние и под­держку только в том слу­чае, если оно ока­зы­ва­ется про­из­вод­ной от прав кре­ди­то­ров обще­ства. Вместе с тем госу­дар­ствен­ная власть может деваль­ви­ро­вать соци­аль­ное зна­че­ние част­ной соб­ствен­но­сти посред­ством под­дер­жа­ния моно­по­лии «избран­ных», а также путем такого нало­го­об­ло­же­ния, кото­рое фак­ти­че­ски лишает любых кре­ди­то­ров закон­ных прав, уни­что­жая также вся­кую заин­те­ре­со­ван­ность и воз­мож­ность про­яв­ле­ния инди­ви­ду­аль­ной инициативы.

При оценке соци­аль­ной функ­ции системы госу­дар­ствен­ного нало­го­об­ло­же­ния важно ясно осо­зна­вать, что сам факт оплаты чле­нами обще­ства уста­нов­лен­ных нало­гов и сбо­ров по сво­ему зна­че­нию рав­но­си­лен покупке обя­за­тель­ного полиса соци­аль­ного стра­хо­ва­ния. Поэтому в слу­чае непра­во­мер­ного поку­ше­ния на их соб­ствен­ность, утраты тру­до­спо­соб­но­сти и иму­ще­ства в связи со сти­хий­ными бед­стви­ями, несчаст­ными слу­ча­ями и тому подоб­ными явле­ни­ями они вправе рас­счи­ты­вать на ока­за­ние помощи со сто­роны соци­аль­ной кон­струк­ции, назы­ва­е­мой госу­дар­ством. Вместе с тем тре­бу­ется пони­ма­ние того, что госу­дар­ство при ока­за­нии финан­со­вой и иной помощи лишь исполь­зует сред­ства членов обще­ства. При этом между всеми чле­нами обще­ства рас­пре­де­ля­ются риски потери средств (напри­мер, от неудач­ных научно-тех­ни­че­ских про­ек­тов), а также риски, свя­зан­ные с воз­мож­но­стью того, что поло­жи­тель­ные соци­аль­ные резуль­таты от исполь­зо­ва­ния ука­зан­ных средств не будут полу­чены в тече­ние жизни тех, кто напра­вил часть своих дохо­дов (в виде нало­гов) на ука­зан­ные цели.

Социаль­ное стра­хо­ва­ние по суще­ству озна­чает рас­пре­де­ле­ние издер­жек, обу­слов­лен­ных нали­чием соот­вет­ству­ю­щих рис­ков, а зна­чит, и выгод между зара­нее неогра­ни­чен­ным чис­лом чле­нов обще­ства, вклю­чая всех, кто может ока­заться жерт­вами непред­ви­ден­ных собы­тий, сти­хий­ных бед­ствий и дру­гих несчастий.

В усло­виях углуб­ле­ния про­цес­сов гло­ба­ли­за­ции в выс­шей сте­пени серьез­ной про­бле­мой, нере­шен­ность кото­рой чре­вата крайне нега­тив­ными послед­стви­ями, явля­ется обес­пе­че­ние стра­хо­ва­ния на слу­чай глу­бо­ких струк­тур­ных изме­не­ний и спа­дов эко­но­ми­че­ской актив­но­сти. Такие изме­не­ния неиз­бежно сопро­вож­да­ются ростом мас­со­вой без­ра­бо­тицы и обостре­нием соци­аль­ной напря­жен­но­сти. Это тре­бует фор­ми­ро­ва­ния стра­хо­вого меха­низма, поз­во­ля­ю­щего не только сгла­жи­вать нега­тив­ные послед­ствия, свя­зан­ные с пора­же­нием тех или иных участ­ни­ков в кон­ку­рент­ной борьбе, но и пре­пят­ство­вать фор­ми­ро­ва­нию моно­по­лий, под­дер­жи­вать рыноч­ные кон­ку­рент­ные прин­ципы хозяй­ство­ва­ния. Оказа­ние дей­ствен­ной помощи тем участ­ни­кам рынка, кото­рые на время про­иг­рали в кон­ку­рент­ной борьбе, но спо­собны про­из­ве­сти необ­хо­ди­мую пере­груп­пи­ровку сил для ее про­дол­же­ния, сле­дует счи­тать одним из глав­ных направ­ле­ний соци­аль­ного стра­хо­ва­ния. Доста­точно рас­про­стра­нен­ная в либе­раль­ных тео­риях точка зре­ния, согласно кото­рой опора на внеш­нюю помощь все­гда деструк­тивна для неза­ви­си­мо­сти инди­вида, не учи­ты­вает важ­ность кре­дит­ных отно­ше­ний, а также ряд дру­гих суще­ствен­ных соци­аль­ных аспек­тов. Указан­ная точка зре­ния обос­но­вы­ва­ется тем, что, поскольку один чело­век ста­вится в зави­си­мость от мило­сти дру­гого, это ведет к умень­ше­нию цен­но­сти само­сто­я­тель­ных уси­лий. Утвер­жда­ется также, что такая помощь и зави­си­мость явля­ются ком­пен­са­цией за неудачу, кото­рая легко пре­вра­ща­ется в поощ­ре­ние без­от­вет­ствен­но­сти. Однако если подоб­ную помощь рас­смат­ри­вать в кон­тек­сте пра­во­вых отно­ше­ний, осно­ван­ных на раз­ви­тии кре­дит­ных отно­ше­ний и обя­за­тель­ном соци­аль­ном стра­хо­ва­нии, то невоз­можно не заме­тить, что она идет на пользу соци­ально-эко­но­ми­че­скому раз­ви­тию. Более того, такую помощь можно опре­де­лить как усло­вие сохра­не­ния кон­ку­рен­ции и пре­пят­ст­вие монополизации.

При этом осо­бен­ность (по срав­не­нию с любыми дру­гими стра­хо­выми ком­па­ни­ями) адек­ват­ного выпол­не­ния госу­дар­ством стра­хо­вой функ­ции заклю­ча­ется в том, что основ­ное вни­ма­ние госу­дар­ствен­ная власть должна уде­лять не фор­ми­ро­ва­нию стра­хо­вых фон­дов в денеж­ной форме, а созда­нию соот­вет­ству­ю­щих мате­ри­аль­ных резер­вов, а также раз­ви­тию соци­аль­ной и эко­но­ми­че­ской инфраструктуры.

Вместе с тем нега­тив­ной оценки заслу­жи­вает уча­стие госу­дар­ствен­ных струк­тур в капи­тале ком­мер­че­ских орга­ни­за­ций, а также ори­ен­та­ция дея­тель­но­сти госу­дар­ствен­ных ком­па­ний на полу­че­ние при­были. Поскольку все госу­дар­ствен­ные пред­при­я­тия были созданы за счет нало­го­об­ло­же­ния чле­нов обще­ства, то увя­зы­вать вопрос полу­че­ния при­были с фак­то­ром риска потери сбе­ре­же­ний соб­ствен­ника (в лице госу­дар­ства) в дан­ном слу­чае не при­хо­дится. Более того, риск орга­ни­за­ции про­из­вод­ства никому не нуж­ной про­дук­ции изна­чально был рас­пре­де­лен госу­дар­ствен­ной вла­стью на всех нало­го­пла­тель­щи­ков, кото­рые одно­вре­менно ока­зы­ва­ются и кре­ди­то­рами госу­дар­ствен­ных пред­при­я­тий, и потре­би­те­лями их това­ров или услуг. В этой связи цены на ука­зан­ные товары и услуги, опла­чи­ва­е­мые граж­да­нами, сле­дует рас­смат­ри­вать как форму их допол­ни­тель­ного нало­го­об­ло­же­ния, доходы от кото­рого идут на оплату госу­дар­ствен­ных слу­жа­щих и дру­гие теку­щие нужды госу­дар­ствен­ных пред­при­я­тий. Соответ­ственно, если гово­рить о при­были госу­дар­ствен­ных пред­при­я­тий, то ее, по опре­де­ле­нию, либо вообще не должно быть, либо она должна вся посту­пать в госу­дар­ствен­ный бюд­жет. По край­ней мере, исполь­зо­ва­ние дан­ной при­были, как и раз­меры полу­ча­е­мых дохо­дов рабо­чих и слу­жа­щих госу­дар­ствен­ных пред­при­я­тий, должны кон­тро­ли­ро­ваться и утвер­ждаться орга­ном зако­но­да­тель­ной вла­сти в порядке, преду­смот­рен­ном для госу­дар­ствен­ных бюд­же­тов соот­вет­ству­ю­щего уровня. Ведь все объ­екты госу­дар­ствен­ной соб­ствен­но­сти были созданы, а пер­со­нал государственных пред­при­я­тий был нанят за счет средств нало­го­пла­тель­щи­ков. По суще­ству, полу­ча­ется, что нало­го­пла­тель­щики, высту­пая в роли потре­би­те­лей, часто ока­зы­ва­ются вынуж­ден­ными повторно опла­чи­вать про­из­во­ди­мые на госу­дар­ствен­ных пред­при­я­тиях товары и услуги (за кото­рые они уже запла­тили как налогоплательщики).

Рацио­наль­ное объ­яс­не­ние соци­аль­ной при­роды прав и обя­зан­но­стей чле­нов обще­ства выво­дит на необ­хо­ди­мость рас­смот­ре­ния денег как важ­ней­шей формы соци­ально-пра­во­вых свя­зей в обще­стве [1]. Речь идет о пони­ма­нии инсти­тута денег как соци­ально обу­слов­лен­ного инстру­мента фик­са­ции прав кре­ди­то­ров, кото­рый воз­ник в про­цессе раз­ви­тия кре­дит­ных отно­ше­ний между отно­си­тельно неза­ви­си­мыми чле­нами обще­ства (т.е. между чле­нами обще­ства, кото­рые уже не состав­ляли одну семью, племя или род). До насто­я­щего вре­мени такое пони­ма­ние денег не полу­чило долж­ного рас­про­стра­не­ния. При этом зна­чи­тель­ная часть про­блем, свя­зан­ных с выбо­ром адек­ват­ной стра­те­гии соци­аль­ного раз­ви­тия, во мно­гом ока­зы­ва­ется след­ствием поли­ти­че­ской реа­ли­за­ции лож­ных тео­ре­ти­че­ских уста­но­вок и идео­ло­гии денеж­ной политики [2].

Хотя мало у кого вызы­вает воз­ра­же­ния тот факт, что деньги все­гда предо­став­ляли и предо­став­ляют их дер­жа­те­лям вполне опре­де­лен­ные права (кото­рые при­зна­ва­лись в чело­ве­че­ском обще­стве еще до появ­ле­ния пер­вых госу­дарств), о день­гах сохра­ня­ется лож­ное пред­став­ле­ние как о некоем осо­бом или даже услов­ном товаре, непо­нят­ным обра­зом полу­чив­шем ста­тус «все­об­щего экви­ва­лента». Укреп­ле­нию в соци­аль­ном созна­нии таких пред­став­ле­ний спо­соб­ство­вал тот факт, что во всех тео­риях денег (начи­ная от опре­де­ле­ний денег у Аристо­теля) их авторы фак­ти­че­ски под­ме­няли вопрос о про­ис­хож­де­нии денег темой необ­хо­ди­мо­сти денег для раз­ви­тия товарооборота.

Корни тео­ре­ти­че­ской ошибки, свя­зан­ной с выве­де­нием денег из товар­ного обмена, лежат в непо­ни­ма­нии или неже­ла­нии при­зна­вать соци­аль­ную при­роду есте­ствен­ных прав как прав кре­ди­то­ров обще­ства. Они также обу­слов­лены отсут­ствием долж­ного вни­ма­ния к тому обсто­я­тель­ству, что ника­кая форма денег не могла полу­чить при­зна­ние това­ро­про­из­во­ди­те­лей, а также обес­пе­чить воз­мож­ность объ­еди­не­ния соци­аль­ных субъ­ек­тов в про­стран­стве и во вре­мени, если бы за этой фор­мой с самого начала не сто­яли при­зна­ва­е­мые права дер­жа­те­лей денег как кре­ди­то­ров. Именно путем выде­ле­ния и исполь­зо­ва­ния общей формы кре­дит­ных инстру­мен­тов и инстру­мен­тов обмена могло про­ис­хо­дить при­зна­ние отно­си­тельно обособ­лен­ными чле­нами обще­ства своей потреб­но­сти в резуль­та­тах дея­тель­но­сти друг друга и своей вза­и­мо­за­ви­си­мо­сти, а, сле­до­ва­тельно, вза­им­ное при­зна­ние прав и обя­зан­но­стей, есте­ствен­ным носи­те­лем кото­рых стали деньги. Если замы­каться на ана­лизе исклю­чи­тельно това­ро­об­мен­ных отно­ше­ний между людьми, то невоз­можно выявить момент появ­ле­ния у контр­аген­тов (поку­па­те­лей и про­дав­цов) прав или обя­зан­но­стей. Обмен (или рынок) можно рас­смат­ри­вать лишь как соци­аль­ный меха­низм, обес­пе­чи­ва­ю­щий реа­ли­за­цию уже имев­шихся у контр­аген­тов прав, в част­но­сти, на те или иные товары или услуги. Резуль­та­том недо­ста­точ­ного пони­ма­ния со сто­роны тео­ре­ти­ков основ фор­ми­ро­ва­ния соци­аль­ных прав и обя­зан­но­стей, про­ис­хо­дя­щих от кре­дит­ных отно­ше­ний, ока­за­лась «потреб­ность» награ­дить деньги опре­де­ле­нием все­об­щего экви­ва­лента [Марты­не­н­ко 2008, 143-154].

Уясне­ние кре­дит­ной при­роды денег поз­во­ляет понять, что в насто­я­щее время денеж­ная эмис­сия, с одной сто­роны, должна осно­вы­ваться на раз­ви­тии кре­дит­ных отно­ше­ний, а с дру­гой — обес­пе­чи­вать усло­вия для этого раз­ви­тия. Это пред­по­ла­гает иные прин­ципы орга­ни­за­ции бан­ков­ской системы, иные ори­ен­тиры дея­тель­но­сти и функ­ции ком­мер­че­ских бан­ков, иные меха­низмы их вза­и­мо­дей­ствия с Централь­ным бан­ком, а также всего бан­ков­ского сек­тора (или сово­куп­ной «денеж­ной вла­сти») с испол­ни­тель­ной вла­стью (правительством).

Еще один важ­ный аспект, нуж­да­ю­щийся в осо­знан­ном пони­ма­нии, заклю­ча­ется в необ­хо­ди­мо­сти чет­кого раз­де­ле­ния функ­ций ком­мер­че­ских бан­ков и инве­сти­ци­он­ных бан­ков, что пред­по­ла­гает при­ме­не­ние раз­лич­ных мето­дов регу­ли­ро­ва­ния их дея­тель­но­сти. Кроме того, в отдель­ную группу целе­со­об­разно выде­лить и те банки, кото­рые зани­ма­ются пре­иму­ще­ственно предо­став­ле­нием потре­би­тель­ских кре­ди­тов насе­ле­нию, а также ипо­теч­ным кредитованием.

Коммер­че­ские банки в виду их осо­бой роли, свя­зан­ной с фор­ми­ро­ва­нием денеж­ной массы, должны быть огра­ни­чены в воз­мож­но­сти уча­стия как на фон­до­вом рынке, вклю­чая предо­став­ле­ние кре­ди­тов инве­сти­ци­он­ным ком­па­ниям, так и в выдаче потре­би­тель­ских кре­ди­тов насе­ле­нию. Более того, ком­мер­че­ские банки сле­дует ори­ен­ти­ро­вать пре­иму­ще­ственно на предо­став­ле­ние крат­ко­сроч­ных (до одного года) кре­ди­тов пред­ста­ви­те­лям реаль­ного сек­тора эко­но­мики. Эти кре­диты должны быть наце­лены в основ­ном на кре­ди­то­ва­ние пред­при­ни­ма­тель­ской дея­тель­но­сти, направ­лен­ной на рас­ши­ре­ние и изме­не­ние струк­туры предо­став­ля­е­мых това­ров и услуг. Данная мера наце­лена на сни­же­ние риска инфля­ци­он­ного дав­ле­ния и предот­вра­ще­ние воз­мож­ных зло­упо­треб­ле­ний со сто­роны ком­мер­че­ских бан­ков. Она пред­по­ла­гает предо­став­ле­ние кре­ди­тов только на таком этапе пред­при­ни­ма­тель­ской дея­тель­но­сти, на кото­ром можно с доста­точ­ной точ­но­стью пред­ска­зать заин­те­ре­со­ван­ность потре­би­те­лей в допол­ни­тель­ном объ­еме или в новых видах созда­ва­е­мых това­ров или предо­став­ля­е­мых услуг. Только в этом слу­чае допол­ни­тель­ные объ­емы фор­ми­ру­е­мой ком­мер­че­скими бан­ками денеж­ной массы могут быть обос­но­ван­ными и не име­ю­щими нега­тив­ных инфля­ци­он­ных последствий.

При отсут­ствии эко­но­ми­че­ских огра­ни­чи­те­лей, поз­во­ля­ю­щих сдер­жи­вать мас­штабы стро­и­тель­ства финан­со­вых пира­мид в опре­де­лен­ных пре­де­лах, это не только выли­ва­ется в невоз­мож­ность испол­не­ния финан­со­выми рын­ками основ­ной соци­ально-зна­чи­мой задачи (обес­пе­че­ние фор­ми­ро­ва­ния и рас­ши­ре­ние мас­шта­бов инве­сти­ци­он­ной дея­тель­но­сти), но и ока­зы­вает пагуб­ное воз­дей­ствие на усло­вия соци­ально-эко­но­ми­че­ского раз­ви­тия в целом.

Возмож­но­сти соци­аль­ного раз­ви­тия не смо­гут быть в доста­точ­ной мере реа­ли­зо­ваны, если в обще­стве сохра­нится непо­ни­ма­ние необ­хо­ди­мо­сти про­ти­во­дей­ствия любым моно­по­ли­сти­че­ским устрем­ле­ниям (как со сто­роны госу­дар­ствен­ной вла­сти, так и отдель­ных бан­ков) уста­но­вить кон­троль над бан­ков­ской сфе­рой и раз­ви­тием денежно-кре­дит­ных отношений.

ЛИТЕРАТУРА

Марты­ненко 2008 — Марты­ненко В. В. Социаль­ная фило­со­фия денег ⁄⁄ Вопросы фило­со­фии. 2008. № 11.

Руссо 1998 — Руссо Ж.-Ж. Об Обществен­ном дого­воре, или Принципы поли­ти­че­ского права. М., 1998.

 ВСЕ ПУБЛИКАЦИИ