Гражданское общество
в контексте системы
естественных прав
и обязанностей
НАУКА. КУЛЬТУРА. ОБЩЕСТВО.
№ 2, 2008
с. 11–20
Понятие естественных законов и естественных прав было известно и использовалось в философии с глубокой древности. Выступая или в трактовке божественных законов или законов природы, управляющих индивидуальной и общественной жизнью человека, естественные законы использовались как для обоснования божественной природы государства, власти и общества, так и противопоставлялись положительным, или юридическим законам, устанавливаемых законодательной властью для регулирования общественной жизни.
Гражданское общество
в контексте системы
естественных прав и обязанностей
В. В. МАРТЫНЕНКО
Свобода ничего не стоит, если она не включает в себя свободу ошибаться.
Махатма Ганди
Нет никого, кто окажется так глуп или же так мудр, так подл или так добродетелен, что, представься ему выбор, он не станет хвалить людей, достойных похвал, и порицать достойных порицания.
Н. Макиавелли [1]
Милостью божьей в нашей стране есть такие неоценимые блага, как свобода слова, свобода совести и благоразумие никогда этими благами не пользоваться.
Марк Твен
В идеологическом плане в общественное сознание внедрялись или представления о том, что законы государства не определяются произволом законодателя (понимаемого, правда, в различных смыслах), хотя и издаются «по его воле» и «велению власти», связывая это «веление» с божественным или естественным происхождением государства, с постоянными и естественными устоями общества. Или же естественные законы трактовались в качестве доказательства необходимости ограничения государственной власти, а естественное право облекалось в форму естественного протеста против неправильных (несообразных с божественными установлениями) или устаревших норм положительного права, либо произвольно установленных, либо не успевающих за требованиями естественного процесса развивающейся жизни человека и общества. Иными словами, вопрос о положительном и естественном праве всегда носил ту или иную политическую окраску, активно использовалась и в борьбе теократической и светской власти, и при их «мирном сосуществовании» в той или иной форме. Причем естественно-правовые идеи (предусматривавшие установление над государственной властью неких высших инстанций) с равным успехом трактовались как в пользу абсолютной монархической власти, так и для обоснования демократических устоев и «народного суверенитета» (как правило, всегда оказывавшихся лишь ширмой для очередного авторитарного или тоталитарного режима).
Считается, правда, что естественно-правовая доктрина наиболее широкое развитие получила на почве индивидуализма и либерализма, поскольку установление границ государственной власти выливались в требования соблюдения естественных прав отдельных лиц, а также в стремления найти начала, определяющие правильное употребление человеческой свободы. Однако и в этих концепциях естественные права и свободы человека достаточно часто трактовались как данные свыше, а не получающие свое признание в процессе взаимодействия людей. Причем с одной стороны, эти данные свыше права отделялись от признания необходимого наличия соответствующих им обязанностей. Если естественные права признавались за человеком от рождения, то его обязанности выводились из наличия государства и общества, которые оказывались наделенными божественными полномочиями. Примером такого подхода может случить широко разрекламированное изречение Ж.-Ж. Руссо (1712-1778) о том, что «человек рождается свободным, но повсюду он в оковах»[2]. С другой стороны, в теориях, претендовавших на звание либеральных, также проявлялась претензия на знание природы, смысла и цели человеческой жизни, например, стремление к счастью или благу, пусть и по-разному понимаемого. Поскольку обеспечение этих целей вменялось в задачи государства, это приводило к постоянному созданию таких «идеальных» конструкций государственного и общественного устройства, реализация которых на практике оказывалась несовместимой с заявленными целями и принципами свободной деятельности человека, предполагая остановку процесса развития и раскрытия его индивидуальных способностей и возможностей. Таким образом, многое зависит от подхода к оценке и определения естественных законов.
Известно, что все те, кто признают, что человеческая жизнь представляет собой не произвольный набор, а предустановленную последовательность различных состояний, согласны с положением, что человеческая жизнь развивается в соответствии с известными или еще не известными нам объективными законами. В этом своем качестве «объективности», независимости от человеческой деятельности и его представлений об указанных законах они и могут быть признаны «естественными». Отличительная особенность проявления действия данных законов в человеческой жизни предстает в наличии постоянного процесса раскрытия заложенных в человеке способностей и возможностей. Имеется в виду не только развитие умственных способностей человека, а раскрытие эмпирически неопределенной величины разнообразных возможностей человека (физических, умственных, духовных), реализация всего человеческого потенциала. Поскольку раскрытие возможностей человека сопровождается с удовлетворением его постоянно видоизменяющихся потребностей, то стремление к благу и счастью (да, и к сохранению самой жизни), следует рассматривать не в качестве конечной цели, а в виде заложенного в природу человека средства реализации данного естественного закона. Проявлением или отражением действия рассматриваемого закона можно считать непрекращающийся процесс разделения труда, появление новых и расширение круга ранее известных сторон разнообразной человеческой деятельности, включаемых в понятие человеческая культура.
Само понятие «культура» в широком смысле можно охарактеризовать как отражение общего уровня развития человека, человеческих возможностей и способностей, так и как показатель такого развития. Понятно, что под человеком в этой формулировке понимается некий совокупный индивид, представленный человеческим обществом, а не отдельная личность. Дело в том, что в полной мере раскрытие человеческих способностей оказывается возможным только при наличии и посредством взаимодействия различных людей, обладающих разными возможностями, при расширении и углублении разделения труда между ними. Этот процесс — эмпирически познаваемая реальность, которая в ходе человеческой истории все более отчетливо себя проявляет.
Как заметил еще в конце XVIII в. Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835), «вся история человечества может быть рассмотрена как ряд естественных и последовательных переворотов человеческой силы; что вообще было бы, может быть, не только наиболее поучительной обработкой истории, но и указало бы тем, кто стремится влиять на людей, по какому пути они могут вести человеческую силу к совершенствованию и о каких путях им никогда не следует и думать… Тот, кто хочет взять на себя тяжелый труд искусно связать новый порядок вещей со старым, тот никогда не должен терять из виду названную силу»[3]. Заслуживает внимания и определение В. фон Гумбольдтом понятия «свобода», которая в его трактовке «представляет, в сущности, только возможность неопределенно разнообразной деятельности»[4]. Между тем наличие неопределенно разнообразной деятельности и проявляется в показателях достигнутого уровня и качества разделения труда в обществе. У самого Гумбольдта эта мысль выражена следующим образом: «возможность высшей степени свободы необходимо требует как высшей степени образования и меньшей потребности отдельных людей действовать однообразными, скученными массами, так и большей силы и более разнообразного умственного и нравственного богатства отдельных действующих личностей»[5].
В марксистской трактовке закона общественного развития (соответствие между уровнем развития производительных сил и производственных отношений) также имеются определение, согласно которому человек формально рассматривается как главная производительная сила. Однако основное внимание уделяется не столько человеку, сколько техническому прогрессу и форме собственности на средства производства. При этом К. Марксом (1818-1883) было заявлено о том, что процесс разделения труда относится лишь к историческому закону, действие которого завершится при появлении общественной собственности на средства производства. Основателям исторического материализма потребовалось «отменить» этот естественный закон для обоснования возможности появления однородного общества, в котором не будет разделения людей на классы, но и по профессии. В противном случае создаваемая ими идеологическая конструкция самоуничтожения гражданского общества и государства после прихода к власти пролетариата оказывалась даже без намека на основание.
Вместе закона разделения труда ими был выдвинут тезис о возможности всестороннего и полного развития каждого отдельного человека. Ф. Энгельс (1820-1895) представлял реализацию данного тезиса на практике следующим образом: «настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора»[6]. Трудно сказать, почему у авторов и сторонников марксистской концепции не появлялась мысль о том, что если архитектор сможет выполнять обязанности тачечника, то тачечник не исполнит функции архитектора. Хотя, возможно, они с самого начала исходили из того, что вся «работа» архитекторов в новом идеальном обществе будет заключаться только в строительстве бараков и свинарников. Понятно, что на деле «отмена» закона разделения труда предполагала торможение всякого развития, означала полное усреднение и обезличивание человеческой массы. В то время как для раскрытия человеческих способностей необходимо не усреднение, а все большее разнообразие индивидуальных способностей людей. Это и происходит благодаря процессу разделения труд, который повышает совокупные возможности общества в целом [7], потенциал его дальнейшего развития, что одновременно предполагает приращение и изменение социальных связей в направлении большего учета индивидуальных возможностей и способностей каждого человека, а также все большее осознание ценности каждой человеческой жизни.
Другое дело, что оставаясь в рамках научного подхода, в полной мере ответить на вопрос, почему и зачем этот процесс происходит (в иной интерпретации этот вопрос звучит как вопрос о смысле жизни), вряд ли, когда-нибудь удастся. По крайне мере, пока все попытки ответить на этот вопрос в конечном счете приводили к появлению новых религий, социальных и политических мифов, создатели которых, претендуя на «абсолютное» знание, называя абстрактным или искусственным человеком государство, общество или просто систему, сравнивая их с политическим или социальным телом, наделяли их божественными свойствами. Заявляя о познании целого, поставив в качестве своей цели заботу об общем, они в действительности претендовали на знание предельных возможностей и способностей человека. Давно известная аксиома, что истинная наука предполагает неопределенно широкий эмпирический базис, при таком подходе забывается. Но история человеческой жизни не останавливается, раскрывая дополнительные возможности и способности человека, а вместе с тем и ограниченность теоретических концепций идеального государства и идеального общества.
При этом от взгляда философов и социологов оказывались во многом скрытыми социальные аспекты естественного права, которые имеют лишь косвенное отношение к проблеме положительного права. Не выясненной оказывалась и естественная природа появления и сохранения власти. Во многом по этой причине все теоретические построения, заявлявшие о благе целого, разрушались, вступая в противоречие с естественным законом человеческого развития. Более того, они служили идеологической основой для появления различных форм тоталитарной власти, которая, реализуя себя в форме неправомерного насилия, разрушающего естественные основы своего сохранения, препятствовала созданию условий, необходимых для самореализации индивидов в процессе их совместной деятельности, т.е. для раскрытия возможностей и способностей человека, понимаемого уже как совокупное целое.
В качестве противовеса указанным теоретическим построениям каждый раз проявлялись так называемые либеральные теории, где во главу угла ставилась задача обеспечения свободы отдельного человека в его стремлении к самореализации и удовлетворении своих потребностей. Свобода человека определялась в качестве его естественного права, которое формально признавалось ограниченным свободой и правами других людей. Но при этом границы указанной свободы, как и определение естественного права, оказывались размытыми. В результате раскрытие возможностей и способностей человека как совокупного целого сводилось к возможности самореализации отдельных индивидов или свободы для избранных, что на практике превращалось в идеологическое обоснование естественного права как права сильного и также выливалось в появление тоталитарных режимов власти.
Для того чтобы вырваться из данного порочного круга, как нам представляется, следует не просто отказаться от претензии на познание целого как цели и смысла человеческого развития, а сосредоточится на понимании условий, обеспечивающих данное развитие. В этом отношении понятие естественного права каждого отдельного человека может быть определено только в контексте выполнения им обязанности или вклада, способствующего развитию и раскрытию способностей других людей, обеспечивая в статике и динамике удовлетворение разнообразных потребностей тех и других. На практике это проявляется в осознание вполне естественной нормы жизни, согласно которой человек не вправе требовать удовлетворения своих потребностей за счет других людей, не принимая на себя в ответ соответствующих обязанностей или предварительно не обеспечив результатами своей деятельности удовлетворение чужих потребностей. Иными словами, если человек получает удовлетворения своих потребностей за счет других, не предоставив ничего взамен, то у него возникает естественная обязанность перед другими членами общества, а у последних естественное право. И наоборот, предоставив другим результаты своей деятельности (товары, услуги т.п.), но одновременно не получая от них взамен ничего, чтобы удовлетворило его собственные потребности, указанный человек получает естественное право по отношению к другим, а у других возникает в отношении него естественная обязанность. Но сами эти права и обязанности, как и их объемы, форма фиксации и реализации, могут быть названы естественными, только если они способствуют человеческому развитию и при условии, что права одних естественным образом, а не по принуждению, признаются другими.
Эти определения могут показать абстрактными и плохо подтверждаемыми данными эмпирической действительности, которая свидетельствует о постоянном стремлении большой массы людей иметь только права, пользоваться благами, полученными от других, но не иметь при этом никаких обязанностей. Но на самом деле само утверждение о том, что такому образу жизни и взаимоотношениям стремится большая масса людей, содержат в себе свое отрицание. Когда к этому стремятся все, то ни одному человеку указанное стремление в конечном счете оказывается невозможным реализовать на практике, или по крайне мере добиться его сохранения. Кроме того, эмпирически познаваемая реальность предоставляет нам многочисленные факты формирования указанных естественных права и обязанности, без возникновения и соблюдения которых (причем в массовом порядке) человечество бы просто не состоялось. Самым простым примером может служить забота о детях и их воспитании, что, правда, характерно и для всего живого на Земле. Однако особенность человеческого рода (в отличие от животного мира) заключается в том, что такого рода взаимоотношения постепенно начинают проявляться и в процессе их взаимодействия с теми, кто не связан с ними никакими родственными узами.
Отметим в этой связи и ряд естественных законов и прав, «выявленных» Т. Гоббсом (1558-1679), благодаря которому, кстати, дефиниция «гражданское общество» впервые активно вошла в лексикон политической философии. Указанные законы [8] Гоббс использовал для обоснования необходимости государственной власти, которой граждане должны были «передать» свои естественные права (за исключением права защищать свою жизнь всеми возможными средствами [9]) в целях прекращения «войны всех против всех» и в интересах сохранения своей жизни и собственности. Однако если разобраться, многие их отмеченных Гоббсом «естественных законов», в действительности, включают в себя условия и требование для обеспечения развития кредитных отношений. Так, при объяснении второго естественного закона, требующего от людей стремление к заключению мирного договора, Гоббс определяет понятие «заслуга». Если одна из сторон договора «первой выполняет свои обязательства, — пишет Гоббс, — о ней говорят, что она заслуживает то, что она должна получить от второй стороны, и что она имеет на это право как причитающееся ей». Гоббс в данном случае признает, что право не передается, а заслуживается и заслуживается оно тем, кто оказывается кредитором (первым выполнившим условия соглашения). Гоббс, правда, не указывает, что понятие «кредитор» всегда предполагает признание его роли и вклада другими членами общества в виде естественного признания его прав правами (форма фиксации которых может быть различной), к тому же кредитные отношения невозможны без принятия должниками на себя соответствующих обязательств. Но в качестве третьего естественного закона Гоббс называет «справедливость», определяемую им как обязанность людей выполнять заключенные ими соглашения, и что «нарушение человеком заключенного соглашения есть нечто противоречащее разуму, поскольку это противоречит интересам безопасности самого нарушителя…». Четвертый закон формулируется так: «человек, получивший благодеяние от другого лишь из милости, должен стремиться к тому, чтобы тот, кто оказывает это благодеяние, не имел разумного основания раскаиваться в своей доброте». Пятый закона определяется как «;взаимная уступчивость и любезность, предполагающий для человека необходимость приноравливаться ко всем остальным». Одиннадцатый закон (беспристрастие) требует равное распределение и «воздаяние каждому того, что ему принадлежит по разуму»[10].
Гоббс заявляет, что для действия этих законов и для реализации естественных прав граждан требуется государство. С этим утверждением можно было бы согласиться, если понимать под основной задачей государства создание условий для поддержания и развития естественно возникших в обществе кредитных отношений, одной из форм которых является и механизм социального страхования. Заметим также, что само понятие естественного права, вряд ли могло появиться, если бы люди не сталкивались в своей деятельности с естественным признанием прав своих кредиторов и принятием на себя определенных обязательств по отношению к ним. Представление о естественных правах как о божественных установлениях, скорее всего, могло появиться лишь на относительно высоком уровне развития человечества, добраться до которого люди могли только при соблюдении этих прав и обязанностей, находя адекватные формы для их фиксации и реализации. Никакое развитие человека и человеческого общества не могло бы происходить без появления той или иной формы кредитных отношений, когда одни члены человеческого рода или племени (будучи более сильными, ловкими сообразительными), предоставляют другим больший объем услуг, чем могут получить в течение определенного исторического отрезка времени от других. Именно больший по сравнению с другими людьми вклад в жизнеобеспечение и существование племени или рода позволил выделиться соответствующей группе вождей и старейшин. Естественное признание прав данных людей, оказавшихся кредиторами общества, и происходило в виде признания их лидерства, наделения их определенными атрибутами и символами власти, ставшей прообразом государства. По мере расширения человеческих сообществ и развития кредитных отношений между племенами, обособления отдельных семей и появления относительно самостоятельных социальных субъектов возникающие у них права и обязанности они пытались закрепить в иной форме, что привело к появлению денег.
Подчеркнем, для появления естественных прав и обязанностей речь должна идти не просто об обмене между людьми результатами собственной деятельности (какими сегодня и с незапамятных времен являются товары или услуги). Дело в том, что сам по себе обмен не приводит к образованию у сторон, участвующих в обмене, прав или обязанностей. Обмен является лишь формой реализации уже имевшихся у них прав, в частности, на ту ли иную вещь. Более того, сам по себе обмен не обеспечивает условия для человеческого развития, возникновения и расширения процесса разделения труда, а является лишь его результатом. Человеческое развитие, как появление естественного права, началось и продолжается только благодаря тому, что между людьми естественным образом стали возникать различные формы кредитных отношений. Когда одни люди, реализуя имеющиеся у них способности, стали делиться результатами своей деятельности с другими, удовлетворяя их потребности, но не получая взамен ничего, кроме обязательств в виде признания ими прав своих кредиторов. Признание прав вождей различных племен и родов на лидерство не могло было произойти иначе, чем естественным путем, как добровольное принятие на себе обязательств признавать их права на руководство собой, обеспечивая и свое существование и развитие, и способ компенсации своего долга перед теми же вождями в будущем. Иными словами, естественная основа власти определяется кредитной природой, т.е. естественным (хотя и не всегда осознанным) признанием со стороны подвластных прав властвующих как кредиторов. С этой точки зрения соответствие естественного права естественным обязанностям можно назвать справедливостью.
Заметим, что в период первобытнообщинного общества (полудикого существования и исключительно трудных условий добывания пропитания посредством охоты на диких зверей) ведущая роль физически сильных членов общества означало формально нигде не закрепленное, но вполне признанное сообществом людей господство права сильного. Такой правопорядок был объективно необходим для выживания человеческого рода. Но уже в процессе разделения труда между земледелием и скотоводством, никем и ничем не ограниченное право сильного перестало отвечать потребностям общества, поскольку стало препятствовать его экономическому развитию. Объективно требовалось ограничить это право на применение силы за особыми структурами или лицами, которые бы смогли обеспечить защиту членов общества, занятых, например, земледелием, от применения насилия (или реализации ранее существовавшего права сильного) со стороны других лиц. Иными словами, потребности общественного развития обусловили необходимость трансформации неограниченного права сильного в силу права [11], что, однако, не означало и не означает невозможность обратной трансформации.
Проблема, в том, что характер прав и обязанностей не может оставаться постоянным. Он с неизбежностью должен меняться по мере расширения человеческого общества, изменения социальной роли и места отдельных членов и социальных групп. Появление естественного права у кредиторов, в частности, виде признания их права не власть, не могло само по себе сохраняться в течение неограниченного времени. Это право в своем естественном (или справедливом) значение ограничивалось периодом, в течение которого результаты их деятельности и руководства способствовали реализации человеческого потенциала, а также потенциала для данного развития, заложенного в самой форме человеческого общества. Величина потенциала того или иного общества проявляется в предельно возможном уровне разделения труда и развитии способностей людей при данной форме организации своего общежития и поддерживаемой системе установленных (но уже не естественных) прав и обязанностей. Несоответствие в том или ином обществе между установленными (положительными законами) правами и обязанностями членов общества и естественно признаваемыми правами и обязанности на деле проявляется в распространении представлений, что установленная система прав и обязанностей не является справедливой. В этом случае можно считать, что к этому времени долг перед первоначальными кредиторами общества оказывался погашенным, а при сохранении претензий бывших кредиторов лиц на власть, эти претензии уже не имели под собой естественного основания. Их власть превращалась уже в форму нелегитимного (в значении не признаваемого справедливым) насилия, которое заключало в себе увеличение долга властителей перед обществом, формируя основы для естественного распада или разрушения данного общества, как и самой власти и олицетворявших ее лиц.
Иными словами, существует, конечно, стремление сохранить права без учета обязанности, что на деле приводило и приводит к нарушению баланса, к деформации соответствия между естественными правами и обязанностями различных членов общества и социальных групп. На различных временных интервалах человеческой жизни такая деформация выражалось и выражается в фактах эксплуатации, в социально-политических конфликтах и распадах социальных и политических образований. Стремление к эксплуатации может, кстати, проявляться и в требованиях «социальной справедливости» и «социального равенства», за которыми часто скрывалось лицемерное стремление одних получать больше, чем отдавать, не принимая на себя взамен никаких обязательств.
Такому стремлению способствовало и то обстоятельство, что по мере роста общественного организма изменялась и форма фиксации прав кредиторов, становясь все больше обезличенной (в виде определенного социального статуса и знаков его отличия, государственных регалий, а также денежных инструментов). При этом и бывшие кредиторы могли злоупотреблять своими ранее вполне естественным правами, оказываясь на деле должниками, но требуя сохранения своих привилегий. Одновременно идея «естественных прав» как основы социальной справедливости трансформировалась в неправомерные требования «социального равенства», которые стали использоваться в качестве ширмы для тех, кто стремился к получению для себя или сохранению за собой больших прав, но кто отказывался или не желал выполнять свои обязательства.
В конечном итоге, все в процессе исторического развития все эти факторы обусловливали и предполагали смену кредиторов, изменение общей организации жизнедеятельности и численности общества, превращавшегося в более «рыхлое» сообщество (родов, племен). Этот процесс необходимо должен был включать в себя появление более высокого уровня свободы в самостоятельности членов сообщества. Если говорить современным языком, в нем уже была не столь жесткая властная вертикаль, какая могла существовать в рамках небольшого племени, скрепленного относительно жесткими родственными узами. Но разрушение властной вертикали предполагало формирование механизмов более тесной горизонтальной интеграции как условия развития кредитных отношений между более самостоятельными членами новых сообществ. Скорее всего, на этом этапе и произошло зарождение денег, первоначально как формы признания и фиксации естественных прав новых кредиторов, которая при этом не предоставляла им тех прав и полномочий, какими пользовались вожди племен. Иными словами, денежную форма признания прав кредиторов можно рассматривать как альтернативу и противовес тем правам, которыми наделялись вожди и которые в новых условиях начинали приобретать новый статус, определяемый понятием государственная власть. Появление и сущность денег не могут быть поняты и разумно объяснены, если продолжать придерживаться точки зрения, согласно которой они возникли как удобный инструмент для товарообмена и при которой не замечается естественная кредитно-правовая природа данного инструмента. Вместе с тем с появлением денег только и можно связывать основы понятия гражданского общества, (в том числе и в том значении, которое использовал Г. Гегель (1770-1831), когда определял понятие гражданского общества как формы разрушения уз родственно-семейных отношений и реализации принципа свободы).
Иными словами, возможность реализации человеческой свободы объективно предполагает появление и наличие денег как формы горизонтальной интеграции членов общества, основанного на существовании более равноправных отношений, предполагающих, однако, возможность фиксации и реализации естественных прав кредиторов. Появление денег означало возможность расширения горизонтальной интеграции человеческого сообщества, часть которого неизбежно стремилось выйти за пределы, которые стали устанавливаться новой формы его организации и управления, в конечном итоге связанных с возникновением государств.
Еще раз подчеркнем, что существование и развитие любого человеческого общества оказывается невозможным без того, чтобы одни члены общества не оказывали другим больший объем услуг (включая производство товаров), чем могли получить на определенном историческом отрезке времени. В различных религиозных и философских системах, а также государственных идеологиях такая деятельность людей называлась их вкладом в общественное благо, определялась как добродетель и т.д. и всячески приветствовалась. Однако при этом затушевывалось то обстоятельство, что люди, осуществляющие такую деятельность, по сути, всегда оказывались кредиторами общества. Понятие «кредитор» предполагает признание его вклада другими членами общества в виде наделения определенными правами (форма фиксации которых может быть различной), к тому же кредитные отношения невозможны без принятия должниками на себя соответствующих обязательств. Конечно, то или иное лицо, совершающее добродетельный поступок, может в качестве своего рода оплаты испытывать удовлетворение от самого факта своих действий или даже от самопожертвования. Так поступают те, кого мы называем героями, а также друзья и влюбленные. Но для того, чтобы указанные действия приобрели необходимый для развития общества постоянный и массовый характер, они нуждаются в соответствующем признании со стороны тех, кому эта «благотворительность» оказывается. Более того, и любая добродетель также нуждается в признании, поскольку в противном случае она может вырождаться в маниакальные устремления. Религиозные постулаты и философские доктрины, определявшие «естественные права» человека в качестве божественных, призывая людей делать «благодеяния» и обещая им вознаграждение на небесах, на деле вступали в противоречие с реальными потребностями человеческой жизни и человеческого развития. Хотя «обещание» вознаграждения за добродетель на небесах можно рассматривать как отражение неосознанного ощущения кредитной природы «естественных прав» человека на Земле.
Первоначальная цель подобных религиозных и философских воззрений могла определяться как передача последующим поколениям людей и закрепления в их сознании необходимости таких кредитных отношений, которые способствовали бы развитию человеческой личности, а не превращались бы в фактор ее возможного закабаления, о чем наглядно свидетельствует возможность перерождения кредитных отношений в ростовщические. Однако на деле подобные постулаты стали служить главным образом целям обоснования божественной природы государственной власти (как теократической, так и светской), которая, забыв о кредитной природе естества земных прав, требовала от подданных лишь выполнения обязанностей, оказывалась формой насилия и закрепления монопольных привилегий для определенных социальных групп. В результате, несмотря на стремление закрепить основы государственной власти, легитимность государственных структур постоянно ставилась под сомнение, а философские и социально-политические доктрины превращались в политические мифы, следование которым приводило к многочисленным человеческим бедствиям. В политической жизни и социальной практике формировались устойчивые структуры, механизм действия которых способствовал становлению такой государственной и общественной системы, которая начинала работать на самоуничтожение.
Если с учетом сказанного, попытаться определить понятие гражданского общества, то получится, что это форма горизонтальной интеграции человеческого сообщества, позволяющая обеспечивать раскрытие способностей и реализацию постоянно изменяющихся потребностей его участников с помощью инструментов взаимного признания и реализации прав и обязанностей его членов, возникающих в процессе кредитных отношений и обмена результатами общественно-полезной деятельности. Иными словами, исходными характеристиками гражданского общества должно считаться наличие относительно самостоятельных субъектов, обладающих собственностью (в основе которой всегда была собственность индивидов на свою рабочую силу), объединенных использованием единых инструментов фиксации своих прав и обязанностей при взаимодействии друг с другом. Далее, речь идет о таком объединении, которое предполагает возможность структурирования индивидами универсальной и естественной системы своих прав и обязанностей, а также инструментов и форм координации своей социально-экономической деятельности, причем относительно независимо от наличия тех или иных правовых норм, установленных государственной властью [12].
При этом гражданское общество по своим параметрам оказывается шире государства, поскольку включает в себя условия и механизм развития взаимосвязей между людьми, их взаимозависимости, потребности в кредитовании и обмене результатами своей деятельности в глобальном масштабе. Поэтому, когда заявляют, что в СССР вообще не существовало гражданского общества, то это не совсем верно. Окончательного уничтожения гражданского общества (как и денег) произойти не может, как не могут быть полностью уничтожены те или иные формы кредитно-денежных отношений и отношений взаимообмена между социальными субъектами. В противном случае человечеству пришлось бы вернуться на уровень первобытного существования или нужно было бы изменить человеческую природу до такой степени, что можно было бы говорить о превращении всех людей в роботов или в зомби. Но в этом случае свершилось бы и самоуничтожение государственной власти (рано или поздно эту опасность начинают ощущать на себе все представители тоталитарного государства).
Если далее рассуждать на эту тем, (разделяя понятия государства и гражданского общества) то в контексте анализа государства и государственного устройства правильнее использовать термин не гражданское, а политическое общество. Иными словами, появление государства знаменует о формировании не гражданского общества (которое можно назвать и естественным обществом), а политического общества. Политическое общество можно определить как взаимодействие организованных представителей гражданского общества в деле защиты, изменения или закрепления формируемой естественной системы прав и обязанностей в юридически значимой форме, т.е. в форме определенных законодательных норм, предполагающих возможность их силового «подкрепления» с помощью государственной власти. С этой точки зрения в настоящее время под политическим обществом следует понимать совокупность различного рода политических и общественных организаций, а также лиц, стремящихся к власти или к оказанию воздействия на государственную власть, преследующих как собственные интересы, так и интересы тех или иных групп гражданского общества [13]. Хотя, бесспорно, между гражданским и политическим обществами не существует непроходимой разделительной полосы: наличие одного может рассматриваться в качестве показателя существования другого.
Поэтому на практике провести жесткую грань между институтами гражданского и политического общества, действительно, бывает достаточно трудно. Например, средства массовой информации в той части, в которой они организованы как коммерческие общества, предоставляющие другим членам общества определенную продукцию и услуги (информационного, интеллектуального, развлекательного и иного характера) и получающие взамен право (в виде денег) на приобретение продукции и услуг, созданных другими членами общества, относятся к гражданскому обществу. Но одновременно они могут быть отнесены и к организациям политического общества, если мы рассматриваем средства массовой информации как инструмент идеологического и политического воздействия или как средство манипулирования общественным мнением в интересах достижения и/или поддержания власти. К политическому обществу относятся также различные партии и объединения, которые могут отражать интересы различных структур, входящих в состав гражданского общества, но преследующих конкретные цели по сохранению или получению политической власти, установлению или изменению законодательной системы общества. При этом указанные партии могут не только и не столько отражать потребности гражданского общества, сколько добиваться своих властных интересов, эксплуатируя чувства идентичности различных сообществ (национальных, религиозных, классовых, региональных и т.п.). Тем более это относится к государству как к организации, обладающей монопольным правом на применение насилия, но которая сама состоит из различных обществ (объединений лиц, имеющих свои интересы и властные амбиции).
∗ ∗ ∗
Общий вывод заключается в том, что важнейшим условием и показателем развития гражданского общества, а также условием полноценного взаимодействия между гражданским и политическим обществом являются денежно- кредитные отношения, которые сопровождали исторический процесс формирования системы государственной власти. Осознание данного факта требует кардинального изменения наших взглядов на саму природу и эволюцию власти и денег, условия их появления и функционирования, понимания, что деньги не могли возникнуть без налаживания между относительно свободными производителями и потребителями товаров и услуг кредитных отношений, которые можно назвать метафизической основой гражданского общества. ■